11 лет без права напечатать: контуры сердцебиения березниковского поэта Виктора Болотова

Когда мы обращаемся к литературе Березников, прежде всего мы помним Алексея Решетова (1937–2002). В мощной тени уральского классика меркнут соратники по цеху, среди которых весьма самобытные имена. Например, Виктор Болотов (1941–1994).

В начале шестидесятых его творчество засияло на литературном небосклоне Прикамья столь ярко, что его даже считали вторым по масштабу лириком после собственно Решетова. Который принял в судьбе товарища, пока тот жил в Березниках, живейшее участие, и еще долго после этого они были связаны узами дружбы.

Впервые одаренный юноша напечатал свое стихотворение, когда ему было шестнадцать лет, на своей малой родине, на Алтае. После школы и работать начал в районной газете, но если многие пишущие в журналистике и находят себя, то Витя Болотов на этом не остановился. В поисках своего пути в жизни он отправился осваивать казахскую целину, трудился на заводе в Новосибирске. Творческая натура напоминала о себе, и Виктор занимался в поэтическом кружке при газете «Молодость Сибири».

В начале шестидесятых, по случаю оказавшись в Березниках, Болотов стал работать в местной многотиражке «Металлург». В литобъединении при этой газете талант молодого литератора заметили и оценили по праву. С ним познакомился Алексей Решетов, который сам был в цвете юных лет. Молодой лирик – ему было далеко до тридцати, но он уже выпустил первую книжку, – взялся за продвижение стихов приятеля и отослал его рукопись в областной центр. Побеседовать с новооткрытым талантом в Березники приехал главный редактор Пермского книжного издательства.

Первый сборник под названием «Наедине с людьми» был выпущен в супер-обложке – «фирменно» по тем временам – в 1966 году. Сам поэт в этот момент служил срочную службу в Военно-морском флоте на Тихом океане. Получив книжку, автор, конечно, был в восторге, но – жалел, что заменили его собственное название: «Контуры сердцебиения».

Другой маститый автор Виктор Астафьев в том же году выпустил рецензию на книжку в «Литературной России». В ней он писал о молодом авторе как о многообещающем поэте с прочерченной дорогой в литературе.

Грациозно парящая птица
Над вечерней горящей водой.
Ей как будто уже не летится,
Недвижима вдвоём с высотой.

Уже в 1967 году в издательстве была подготовлена вторая книга Болотова «Вот вы, а вот – душа моя». Но… кто-то озадачился чересчур проявлявшейся вольностью «грациозно парящей птицы», и по сигналу из высокой партийной инстанции готовый типографский набор был рассыпан. Мотивировано было тем, что стихи признаны «абстракционистскими».

Впоследствии все стихотворения, запрещенные таким образом, были одно за другим изданы, но нескоро. Притом что поэт работал в газетах, печатать стихи он не мог одиннадцать лет. Такой перерыв не мог пройти бесследно.

Четвертая его книга, «В двадцатом веке, в сентябре», появилась в 1989 году. Лирический герой Болотова чувствует себя одиноким воином «на огненном поле души», видя себя там, где:

...Деется трезво и люто
Дело мира и дело войны.

Вместе с тем, как и многих творческих людей, его посещают сомнения в востребованности и нужности своего таланта. Кажется, людям скоро станет не до поэзии:

…Кряхтит. Вот грузчик на Парнасе!
При чём тут, право, интеллект?
Который, право же, напрасен
В краю ракеты и телег.

Последний сборник, «Осенняя дорога к дому», вышел в свет в 1991 году. Жена поэта Вера, в девичестве Нестерова, была для него музой и оставалась на склоне лет верной подругой.

Как эти праздники редки:
Твои, любимая, сказанья,
Касание твоей руки
И взгляда теплое касанье!

Так писал Болотов о любви, но, кажется, это из раннего. Дома, в окружении своих книг, журналов, приходивших друзей, близких по духу людей и любящей супруги Виктору Болотову было легче сохранять свое поэтическое «я», когда большинству народа и впрямь стало не до стихов.

Надежда Вершинина
^{Коллаж Юрия Токранова.}

Кстати, почти 5 лет назад Пермская краевая газета «Звезда» писала:

Жила-была в Березниках троица поэтов

ЛЁША + ВЕРА + ВИТЯ = БУДЕТ ВСЕГДА. Именно такое уравнение вывел в одном из писем, адресованных своей березниковской возлюб­ленной Вере Нестеровой, матрос Тихоокеанского флота Виктор Болотов, служивший в 1964 году срочную службу на острове Русском.

Здесь «Лёша» – это Алексей Решетов, «Вера» – та самая Вера Нестерова, а «Витя» – автор письма. Теперь, когда с той поры миновало более чем полвека и оборвавшийся земной путь всех троих окутан дымкою легенд, можно с уверенностью сказать, что предложенная формула имеет единственный результат. Тот, что остаётся за знаком равенства.

Итак, жила-была в Березниках поэтическая троица. Кто-то, тяготеющий к неизбежным сравнениям, которые, как известно, хромают, сопоставит её со столичным и более засветившимся «треугольником» в лице Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной и Евгения Евтушенко (от редакции: Евгений Евтушенко скончался 1 апреля 2017 года в США в возрасте 84 лет).

Кстати, судьбе было угодно, чтобы Вера Нестерова, перекликавшаяся внешностью с Беллой Ахмадулиной, соприкоснулась с нею, будучи в Москве. А по поводу двух остальных фигурантов Виктор Болотов, когда-то учившийся в Литинституте и, возможно, встречавшийся на поэтических перекрёстках с названными персонажами лично, однажды выскажется весьма недвусмысленно: дескать, ничего в них, кроме красивых формальных завитков, глубокого он не находит. Небесспорно?

Неизвестно, что думал на сей счёт Алексей Решетов, но если оценить весь его творческий массив, полагаю, получим примерно сходное:

И всё же со временем ясно,
Поэт ли с тобой говорит.

Стихи – лучшие свидетели в жизни поэтов. А посвящения – маяки в череде этих свидетельств. Решетов ставит посвящение Болотову над одним из самых известных своих стихотворений – «Белый лист». В свою очередь, Болотов посвящает Решетову стихотворение «Река и женщина». В нём, если исходить только из названия, два действующих лица, к тому же женского пола.

Что касается женщины, здесь уже можно не уточнять, кто проглядывается за её вуалью, сотканною из речных брызг.

Вера Нестерова, ярко начинавшая как поэтесса (вкусите её стихотворение «Апельсин», где «аромат, и привкус жёлтых кольц во рту моём, как боги, хохотали!»), на протяжении всей своей жизни продолжала писать стихи и одно из них посвятила сразу двум поэтам – Виктору Болотову и Алексею Решетову.

При этом оба – иногда заслонившись прозрачными инициалами В. Н. (это касается в большей степени Решетова), а чаще без инициалов и посвящений, зато рисуя узнаваемый образ, – адресовали рождающиеся строчки единственной «Прекрасной даме» – березниковской Вере.

Вот как описывает её явление вдова Алексея Решетова Тамара Катаева, которая, казалось бы, должна была соперничать с Нестеровой: «Когда я впервые увидела её, возникло ощущение: передо мной египетская царица, попавшая в наше время, больная и усталая от предложенной ей серой местной жизни».

Даже это фото, сделанное в феврале 1994 года на вечере журнала «Юность», проходившем в пермском Доме писателей, когда Вере Нестеровой было уже за сорок, свидетельствует о необычной притягательности её внешности. А если приплюсовать сюда ещё и тайну внутреннего мира («в матрёшку помещая Бесконечность?»), становится понятным, отчего в эту женщину так были влюблены два молодых березниковских поэта, впоследствии перебравшихся в областной центр и ставших большими и матёрыми поэтами Перми.

Алексей Решетов признавался: «Я встреч с тобой боюсь, а не разлук». А в письме своему литературному собрату Владимиру Михайлюку – и вовсе в собственной робости: «Что я ей дам, тело моё донкихотское? А душа у неё в сто раз богаче и тоньше, ей нужны люди высшего духа».

Был ли таковым Виктор Болотов? Известно, что как поэта Решетов ставил его выше себя. Неслучайно именно он, познакомившись с болотовскими стихами, отправил из Березников в Пермское книжное издательство рукопись первой книги Виктора «Наедине с людьми».

В 1966 году читатели смогли насладиться ею, изданной в суперобложке и роскошно оформленной тонко чувствующим поэзию художником-графиком Владимиром Вагиным. 25-летний поэт предстаёт абсолютно сложившимся мастером, мало того – ведающим о набранной им головокружительной высоте:

Грациозно парящая птица
над вечерней горящей водой.
Ей как будто уже не летится,
Недвижима вдвоём с высотой.

В следующем году в издательстве была подготовлена вторая книга Болотова «Вот вы, а вот – душа моя», однако кто-то явно озаботился чрезмерной вольностью «грациозно парящей птицы», и по звонку из обкома КПСС типографский набор книги был рассыпан.

Это сегодня не препятствие: отказали в одном издательстве – напечатают в другом. Если, конечно, есть деньги… А тогда идеологический запрет был сродни расчётливому удару с оттяжкой: молодой поэт замолчал на целое десятилетие. Необходимая связь с читателями прервалась…

В отличие от Болотова, литературная судьба Решетова складывалась более удачливо. Книги выходили друг за другом, в том числе в Москве. А «Иная речь» была даже выдвинута с подачи писателя Виктора Астафьева на соискание государственной премии.

И пусть она досталась не живущему в провинции автору, а столичному номинанту Евгению Рейну, всё равно это премиальное «столкновение» и астафьевская рекомендация о чём-то да свидетельствовали! Прибавьте сюда вполне «поощрительную» эпиграмму на Решетова, опубликованную в журнале «Юность» за авторством Юрия Влодова: «Ни премий, ни прений – стало быть, гений».

Однако «стало быть, гению» «только женского тепла постоянно не хватало, – как признается он в одном из стихотворений. – Сердце льдом пообрастало…» Но ведь книги-то его выходят? Но ведь читатели его любят? И в заключительной строчке Решетов отмахнётся: «Ну да ладно, жизнь прошла».

Что касается внутреннего болотовского олимпийства, то и в поздние годы Алексей Леонидович, несмотря на собственную (по крайней мере, на Урале) поэтическую славу (а может, именно смотря на неё?), не отречётся от сложившихся в нём оценочных мерил:

Умер Виктор Болотов.
Признаться,
Легче стало вирши сочинять.
Некого теперь уже стесняться,
Можно шило мылом заменять.

Иногда зеркальные прочтения имён-фамилий бывают красноречивей, чем сами имена-фамилии. Совсем по-решетовски: «Чтоб только вьюга дальнего села их шиворот-навыворот прочла». Посему попробуйте прочесть справа-налево «Болотов». Вотолоб…

Вот он лоб! Упор на мысль, философскую оснастку. В стихотворении про своего родного деда, «деревенского Сократа» Виктор Мартынович пишет: «Он умирал достойно и светло. Последний раз оглядывал светила. И мысль его – как мерное весло – чело его, как море, бороздила…»

Теперь переиначьте справа-налево слово «Решетов». Вотешер… Утешитель. И действительно, Алексей Леонидович то и дело утешает:

Не убивайся, человече,
Что еле движутся дела,
Что ненаглядная далече,
Что вьюга окна замела…

Однако Вера сделала выбор в пользу мыслителя, а не утешителя. Тем более на пороге березниковского жилища Алексея Решетова стояли две другие женщины: бабушка и мама, аристократки по своему генетическому замесу. Для них Витя Болотов был «хорошим мальчиком, но простолюдином».

Да и предки Веры по женской линии, невзирая на всю мистическую загадочность Нестеровой, увы, не танцевали на балах с царскими особами, как прабабка Алёши, урождённая княгиня Нина Церетели. Не оттого ли в стихах Решетова, обращённых к Вере Нестеровой-Болотовой, ощущение непреодолимого расстояния: «Ты молода, мой друг, а я – поэт. И, стало быть, мне много тысяч лет»?

В болотовских же, напротив, – никаких отрешённых и разделяющих тысячелетий, но прямая зависимость от любого слова и взгляда возлюбленной, а потому абсолютное подчинение ей: «Если б мне любимая сказала: так и так, мой милый, уходи, – я упал бы посреди вокзала с тишиною страшною в груди…»

Вера стала для Виктора истиной и исповедью. Об этом – стихи: «Чище света, обнажённей тела – // обретал, как истину, тебя», «И женщина в голом лесу, // как будто бы исповедь мира».

– Я полагаю, Витя охмурил девушку своим красноречием, – делится улыбчивым воспоминанием Надежда Гашева, уроженка Березников и многолетний редактор обоих поэтов.

Думается, она недалека от той самой истины, переходящей в исповедь. В своё время Надежда Николаевна передала в фонды краеведческого музея своей малой родины папку со стихами и письмами Виктора Болотова, обращёнными к Вере Нестеровой из Владивостока, когда поэт служил во флоте.

И вот что мы прочитываем в одном из них: «…Мы с Решетовым братья. Он брат Коля, а я брат Вася. Когда-нибудь ты поймёшь, что это значит. И ты говоришь: не желаю ли я добра другу, так, чего бы я желал себе сам! Как я могу ему пожелать твоей любви?! Если ты полюбишь (или любишь) его, значит, всё прекрасно. Объективно я буду рад за Лёшку, но сам-то я буду чувствовать себя как человек, потерявший смысл в жизни… Вы, Нестерова, богиня, вы королева, казнить иль миловать в Вашей воле».

Назначая «богиню» и «королеву», мыслитель не промазал. Рассказывают, уже после смерти Виктора Вера принимала участие в судьбах самых разных людей, в том числе без крыши над головою, «царственно» подкармливая их, иногда просто милостиво предлагая кров, поэтому квартира её могла быть населена всевозможными, включая экзотических, личностями, над коими она творила опеку.

Автор этих строк был однажды свидетелем, как фантазийная Вера, про которую ещё юным Болотовым написано: «Тонок лёд зелёных глаз твоих», не то в шутку, не то всерьёз представила одного находившегося у неё молодого человека:
– А вот это мой раб!..

Так что прав Болотов: «Вы, Нестерова, богиня, вы королева…» И трижды права Тамара Катаева, сравнившая её с «египетской царицей, попавшей в наше время». Когда пытаешься решить уравнение, предложенное Виктором Мартыновичем, останавливаешься над другими его провидческими эпистолярными строчками: «И ещё я изнемогаю от мысли, что ты сделала неверный выбор, что Лёшка лучше и чище меня и что в душе ты любишь его».

Этому предположению тоже есть свидетельство: раскройте бурлескную на фоне хрустальнейшей целомудренности решетовской лирики и, быть может, доселе не столько широко известную прозу Алексея Леонидовича «Записки из «Жёлтого дома», где он описывает своё пребывание в пермской психбольнице: «Пришла Вера, принесла виноградный сок и три пачки сигарет… Угостила таблеткой глюкозы: «Приворотная!»

Покрасила волосы в лимонный цвет, поглупела. Перешла работать на завод, устаёт. Сдаёт кровь и подрабатывает на овощехранилищах, чтоб одеть и накормить двух охламонов – Витю и Бэлку. У Бэлки Витин характер, с отцом она на ножах».

И далее, там же: «К тебе жена пришла». Смотрю: Вера с Бэлкой. Веру принимали за мою жену. Рижские духи. Пояс из колечек. Курсанты в дверях остолбенели. Два ландыша из туго затянутого букетика. Какой-то мужик накопал ей чёрной земли для гладиолусов. Кто-то пообещал сделать ящики для цветов на балкон. «Пусть он себе гроб за одним сделает», – ревниво и грозно сказал я.

Слёзы, слёзы. Бэлкиного и моего платка не хватило, – продолжает Решетов. – Ей запретили бывать у меня, она сама нашла, прорвалась. Мы даже поцеловаться толком не могли, кругом были больные. По тому доброму отношению, с которым к нам отнеслась моющая пол нянечка – извинялась, когда нам надо было пересесть, – я понял, как благоговейно относятся к любви, даже к чужой, люди».

Конечно, мужчина и женщина могут целоваться как старые друзья, но всё-таки автор «Записок…» не случайно сделал акцент на старинном, но не стираемом от долгого употреб­ления слове – «любовь». Что это, если не материализация давнего флотского уравнения «Лёша + Вера + Витя = будет всегда»?

Вообще, по утверждению Надежды Гашевой, в 80-е годы Решетов замышлял написать роман под названием «Трещина», которая, как известно, проходит сквозь сердце творца. Но в уравнении том – три поэта: Виктор Болотов, Алексей Решетов и Вера Нестерова. Значит, и трещин по меньшей мере три…

Болотов ушёл первым – в 1994-м. После его кончины Вера записала в дневнике, который вела: «Как хорошо Витя сказал: «а время, собственно, равно всему несбывшемуся в мире». Витя был большого масштаба поэт. Как земля Русская он».

Мы не будем сейчас гадать, какова степень несбывшегося в жизни и творчестве Виктора Болотова и Алексея Решетова. И за кем закреплено больше времени, потому что чьё-то время уже осуществилось, а чьё-то ещё не настало…

В начале нулевых в моей квартире раздался телефонный звонок от Веры. Она сама была уже больна, ходила, опираясь на тросточку. Речь затруднена. Однако, говоря о Решетове, произнесла чётко, со свойственной ей предсказательностью, впрочем, распространявшейся и на себя:
– Чувствую: он тоже скоро уйдёт…

Алексей Решетов ушёл в 2002-м, Вера Нестерова следом – в 2003-м. Всё как в финале её стихотворения:

…И свет, и воздух, и вода, и снег
обрушились и тут же замолчали,
и слышался лишь дивный женский смех…
И смерть, и жизнь глубоко прозвучали.

Фёдор Баржин
^{Газета Звезда 3.04.2017}