Через смерть нести в окопы письма тем, кто, может, сам уже убит: лысьвенская портниха стала фронтовым почтальоном

В лещёвском роду профессия портного передавалась по наследству. Все четыре дочери Андрея Ивановича умели не просто держать иголку в руках, но и справить себе обнову. Мария и Ксения до войны работали в швейной мастерской в Лысьве.

Его внучка Елена Мухтарова, старшая дочь Марии Андреевны, сама шила и заведовала швейной мастерской в селе Григорьевском Нытвенского района. Правнучка, Маша Кульдяева, окончила в Перми училище по специальности «швея-мотористка» с красным дипломом. Марии же Андреевне профессию портного пришлось сменить на время войны.

Призвали ее и еще трех девчат, работавших в городских организациях (с Лысьвенского метзавода, перешедшего на выпуск военной продукции – легендарных касок, девушек на фронт не брали), в конце осени 1941 года. Началась фронтовая судьба с неприятности, в то суровое время способной обернуться фатальными последствиями. До Ленинградского фронта их эшелон шел целый месяц. В Волхове Маша отстала от землячек.

– Перепугалась ужасно – вспоминала Мария Андреевна. – Я сама была за старшую, все документы на меня оформлены! А я их передала подруге Клаве Ковязиной. Передала, чтобы не замочить, поскольку сама я промокла, валенки все расползлись. И двое суток, пока добиралась до своих, ехала голодной. А без документов кто меня накормит? За них я и переживала больше всего. Ведь утеря документов в военное время – подсудное дело!

В итоге Лещёва всё-таки оказалась со своими девчатами в одной землянке. Это она еще долго почитала за чудо! На другой день – еще обмундировать не успели – уже послали «в доставку». Это и значит почту разносить. Опытный почтальон Николай Баранов первым делом показал, где военная прокуратура, где особый отдел, где начальник политотдела. Потом Мария так и раскладывала корреспонденцию именно по такому порядку.

– По первости чуть наряд не заработала, – продолжала Мария Андреевна свой рассказ. – Иду, навстречу офицер. Останавливает меня: «Почему не приветствуете старшего по званию?» А... нас же никто не учил ни строиться, ни маршировать, ни честь офицерам отдавать – сразу в доставку отправили. Потом уж у девчат, которые раньше нас на фронт прибыли, всё узнала.

...А дальше привыкла и к болотам, через которые по настилам носила на передовую солдатские письма, и к обстрелам. Где ползком, где в лесочке отсидишься. Где пешком, где на лошади Зорьке. На ней ехала раз из доставки и схлопотала легкое ранение…

Приятнее всего было радовать письмами земляков. Напротив, очень тяжело морально разбирать письма, пришедшие к бойцам, которых к моменту прихода письма убили… На таких письмах надо делать отметку, ставить штамп, потом отписывать назад.

Много с ними было работы, и далеко не радостной. Одна из девчонок продержала такие письма в землянке под пихтовым лапником, на котором спала. Дошло это до особого отдела… Не поздоровилось потом этой военнослужащей.

– Как-то ночью на посту стояла. И почему-то такой страх тогда обуял – всё чудится, будто немцы ходят рядом, – вспоминала ветеран. – Не выдержала, разбудила сменщика. Тот глянул на часы: «Чё так рано подняла? Еще целых полчаса спать можно». Но пожалел, пошел на пост.

А оказывается, это из лазарета доносились разные звуки, влияли, как говорится, на психику. Нам-то, почтальонам, всё же было полегче, чем медсестрам, санитарочкам, которые под обстрелом выносили раненых с поля боя, – говорила Мария Андреевна.

Впрочем, в их полку этим занимались не только санитарки, но и дрессированные собаки. К ним прилаживали специальные волокуши. Раненый перевалится на эти санки, и собака тянет его до лазарета сама – дорогу знает.

– Жуткий бой был около станции Мга. Немцы на высотке, а мы в болоте. Почти вся дивизия наша в том болоте осталась… А еще запомнилась «долина смерти». Так мы прозвали открытое место, где немецкие самолеты гонялись даже за бойцами-одиночками.

По этой долине ходила я с почтальоном Лысковым. Высокий такой мужчина, в годах уже, очень добрый. Почти сосед, из Кировской области. Всё меня оберегал: «Ступай, дочка, за мной след в след... Ой, девка, рожать бы тебе робят. А ты вот в прятки со смертью играешь». Как пройдем долину, он садится, толстенную самокрутку засмолит, а с самого пот градом. Меня оберегал, а себя не уберег: уже в конце войны убило его…

Могла и я, конечно, не ползать по болотам, в тепле да сытости быть. Начальник почты в первые же дни узнал, что я по мирной профессии портниха. Попросил шинель ему сшить. Сделала. Ему понравилось – ладная такая шинель вышла, приталенная. Он взял да похвастался полковнику Илюхину из штаба армии, ответственному за войсковую связь… Ну и полковнику я подогнала шинель.

Забавно, как повторяется история! Или это у нас по наследству? Ведь отец-то мой, призванный в Красную Армию, тоже шил шинели командирам, только в Гражданскую войну. Чаще в руках тогда иглу швейную держал, чем винтовку... Так или иначе, приходит приказ – отозвать меня в штаб армии. Я – в слёзы. Начальник почты смеется: «Дурочка, ты же почти как в тылу там будешь. Не то, что здесь на передовой – под пулями». И другие надо мной тоже хохочут.

А я-то ведь знала, что в штабе мне пришлось бы не только… мундиры шить. Видела я там, одна дивчина с полковником, женатым человеком, жила. И обязанностей у нее никаких не было, и обеды ей с полковником адъютанты приносили… Я бы так не смогла. В общем, выревела я, уговорила своего командира оставить меня полковым почтальоном...

После войны она вырастила и воспитала троих детей. Старшая дочь Елена трудовую биографию начинала землекопом на стройке в пермском Закамске. Там в траншее и встретила своего суженого, Мишу Мухтарова, который рыл с другой стороны, ей навстречу. Дошли, перемычку разрушили. Звякнув, столкнулись лопаты, глянули молодые друг на друга и поняли, что это судьба… Михаил потом признался, что он специально выбрал ту же траншею, чтобы встретиться с золотоволосой хохотушкой.

Анатолий Кульдяев, средний сын Марии Андреевны, живет в Нытве. Здесь его знают как предпринимателя и опытного строителя, знатока евроотделки. И в теле- и радиотехнике он разбирается. А еще его дом узнают по пышным и красивым розам в палисаднике. Это он же их и выращивает.

Младший, Михаил, превзошел всех в продолжении рода: он отец пятерых детей, а теперь уже и четырежды дед. Есть у Марии Андреевны еще один сын – Евгений Чирков. Родной он только по мужу, Александру Федоровичу, – от его первого брака. Но она считала его сыном, а он ее – матерью. Евгений Чирков – известный в селе и районе краевед, большую часть своего времени отдает изучению истории родного нытвенского края.

...Мария Андреевна Кульдяева покинула мир в родном селе Григорьевском в 2009 году, нескольких дней не дожив до своего девяностолетия… Но никогда не забывала, как шестилетняя подошла к отцовской швейной машине «Зингер», поставила ногу на педаль, нажала, крутанула колесико. Машина застрочила! От радости девчонка и подпрыгнула бы, да случился сбой: колесико закрутилось в обратную сторону, нитка порвалась...

«Кто мою машину трогал?» С испугу Маша забралась на полати, притаилась. Минут через пять слышит строгий голос вернувшегося со двора отца:

– Кто мою машину опять трогал? Напутано всё! Ты, Манька, что ли, крутилась здесь?..
– …Ох и попадало мне от папы! – улыбалась Мария Андреевна. В уголках глаз теплыми лучиками расходились морщинки.

Геннадий Вершинин