В одиночку в России не победить

Долгие годы Игорь Аверкиев стоит у руля самых известных правозащитных организаций Прикамья. Революционно настроенный студент, подпольщик, партийный лидер, гражданский активист, публицист — Игорю Валерьевичу удалось проявить себя в различных ипостасях. И сейчас он убежден, что совместная общественная активность людей — залог светлого будущего страны.

Заикание не помеха?

— Игорь Валерьевич, вы родились в семье художника, учились на историка. Успели побывать монтёром железнодорожных путей, социологом, политиком, общественным деятелем. Расскажите, как всё начиналось?

— С детства у меня два больших увлечения — история античности и зоология. Выбирая вуз и имея «практико-ориентированный характер», я тогда почему-то решил, что увлечение зоологией потребует от меня стать лесником и с оружием в руках защищать животных от браконьеров. В итоге я выбрал историю, потому что истфак был в Перми, а на лесников учили в Кирове. В Киров мне не хотелось.

— Вы окончили вуз в 1988 году, в зрелом возрасте. Пошли учиться не сразу после школы?

— С получением образования вышло непросто. На самом деле после школы я хотел пойти в армию, а уже потом поступать на истфак, но родители настояли на поступлении сразу после школы. Однако, к моему удовольствию, на истфаке до экзаменов меня не допустили по причине… заикания.

Как объяснил мне замдекана: «Факультет у нас идео­логический, выпускники идут работать учителями, многих берут в партийные и государственные органы — сами понимаете, с заиканием там нельзя». Разумеется, это не было прямо прописано в каких-то инструкциях — просто у меня не приняли документы. Наверно, можно было настоять на своем, но я сам не хотел в университет. Я хотел в армию! И всё в конечном счёте уладилось. Отслужив, я получил от командования направление на рабфак и без проблем поступил на исторический факультет Пермского госуниверситета.

— Вы участвовали в общественно-политической жизни со времен студенчества?

— Да. На истфаке у нас сложился небольшой кружок антисоветски настроенных студентов, хотя сами мы это так не называли. Ядром кроме меня были Михаил Касимов и Сергей Просвирнин, и вокруг ещё около десятка активно сочувствующих.

Для начала решили захватить власть в комсомольской организации на нашем факультете. Довольно быстро добились успеха. На факультетском собрании меня избрали секретарём комсомольской организации (так называлась должность главного комсомольца), соответствующе был подобран и состав бюро.

Мы ввели множество новинок, в частности создали факультетский Клуб актуальных проблем социализма, в рамках которого студенты, часто вместе с преподавателями, обсуждали самые спорные сюжеты социализма и советской истории.

— Разве в восьмидесятые это уже разрешалось?

— Формально это не выходило за рамки советских академических свобод. Темы, конечно, беспокоили кого положено, но прямые публичные призывы к свержению советской власти на факультете всё-таки не звучали. Впрочем, предосторожности не помогли — и из университета нас исключили…

Появилось больше свободного времени, плюс система-дура, не дав изменить себя изнутри, как бы сама расчистила нам путь к революции. Мы создали организацию «Союз коммунистов», несмотря на название, обречённую быть подпольной. Многие верили, что социалистическому строю можно придать человеческое лицо, вернувшись к заветам Ленина, Бухарина и других «истинных коммунистов».
Состав организации был интересным и эффективным, как показала практика: отчисленные студенты-историки и студенты и молодые преподаватели с физического и математического факультетов ПГУ.

Дать продохнуть

— Ваша организация была лишь площадкой для встреч единомышленников или же в вашей деятельности была и практическая составляющая?

— Как ни странно, наша настоящая политическая активность началась с экологии. Был когда-то такой поселок Первомайский, и находился он через дорогу от «Перм­нефтеоргсинтеза». Заболеваемость раком в этом посёлке в четыре раза превышала среднюю по городу.

Всё началось со статьи в газете. В тот период уже появлялись зачатки гласности, и материал получился достаточно объективным, в нём приводились по-настоящему ужасные факты о жизни в этом посёлке под постоянными вредными выбросами.

В итоге мы организовали общественное движение за закрытие и реконструкцию вредных производств. Для этого был создан Общественный экологический комитет, от имени которого мы и действовали.

Это были первые масштабные экологические митинги в стране, собиравшие до 5 тысяч человек, нас поддержала пермская пресса, на улицах мы собирали подписи. Это была весна 1987 года. С нами работал один из первых профессиональных пермских экологов Юлий Щипакин, который выступил в роли эксперта и помог нам оформить набор аргументов, собрать доказательства.

— Попытка закрыть нефтеперерабатывающий завод силами подпольной организации выглядит слишком амбициозной даже сейчас. Вы правда верили в возможность положительного исхода?

— Большинство из нас было молодыми людьми, вчерашними студентами! Так что да, мы верили в успех, и он пришел, но вместе с ним и проблемы. За неделю мы собрали около 20 тысяч подписей и приготовились отправить их в Москву в Совет министров с нарочным. Накануне поездки дипломат со всеми подписями и уставом «Союза коммунистов» из моей квартиры исчез, а меня вызвали на беседу к Валентину Степанкову, будущему первому генеральному прокурору ельцинской России. Он сказал, что «от неизвестного лица из Закамска пришла посылка», а в ней подписи и, что куда хуже, устав нашей организации, явно антисоветской. Степанков сообщил, что передаёт дело в КГБ…

Впрочем, мы уже были достаточно умными: в другом месте хранились копии подписей. Послание было доставлено в Москву. А на дворе перестройка, гласность. В итоге вышло постановление правительства СССР о реконструкции ряда производств «Пермнефтеоргсинтеза», строительстве новых очистных сооружений и тому подобном. Эти очистные сооружения до сих пор служат городу. Посёлок Первомайский был расселён.

Тогда же я познакомился с Вениамином Сухаревым, генеральным директором ПНОСа в тот период.

Что стоит перенять... у мафии

— И как выдающийся промышленник отнесся к отчисленным студентам, пытающимся закрыть производство?

— Знаете, почему я так долго остаюсь на поверхности, несмотря ни на что? Дело в том, что мои политические противники не имеют в моем лице личного врага. Я не питаю ненависти к тем, с кем я не согласен. Кроме уж совсем отъявленных «людоедов» и подонков, но их было мало.

Вообще в условиях политической борьбы крайне важно выстраивать свои отношения с оппонентами по принципу... мафии: ничего личного! Вы делаете своё дело — мы своё. Кто выиграет — тот выиграет.

Так что с Вениамином Платоновичем мы нашли общий язык и впоследствии общались. Незадолго до смерти он даже собирался профинансировать издание моей книги, но книгу я не дописал… 

— А чем закончилась история с вашим «антисоветским» уставом, переданным в КГБ?

— На нас завели уголовное дело, однако в 1987 году уже начали массово выпускать политзаключённых, а находившиеся в производстве политические уголовные дела стали закрывать. Закрыли и наше. Так что для нас всё закончилось благополучно. А вот наши столичные коллеги, продвигавшие идеи социал-демократии несколькими годами ранее, успели отсидеть по аналогичной статье несколько лет.

Протестовать можно рублём

— Обучение на историческом факультете вы завершили уже после закрытия уголовного дела?

— Верно. В том же году со второй попытки мне разрешили восстановиться на истфаке. Учиться мне оставалось около года, я получил диплом и три года работал социологом на Пермском электротехническом заводе.

Вовсю шла перестройка, отношения между работодателями и наемными работниками становились всё жёстче, и самым востребованным направлением социологической работы стала конфликтология, доведшая меня до членства в совете трудового коллектива завода.

— Впоследствии вы вернулись в родной вуз в качестве преподавателя. Как вас встретили?

— Хорошо. Собственно, сами и пригласили. К моему отчислению на самом деле приложила руку военная кафедра, а не исторический факультет. Когда ректорат озаботился сигналами из КГБ о странной деятельности комсомольского бюро на истфаке, он нашёл простое решение — отчисление за неуспеваемость. Но как я недавно случайно узнал, ни один из преподавателей-историков не согласился нас «валить». Тогда ректорат обратился к военной кафед­ре, там работали люди попроще — «настоящие советские офицеры». Нас троих — Просвирнина, Касимова и меня, — отслуживших в армии, отчислили в конце 4-го курса за «неуспеваемость по военной подготовке», трижды завалив каждого на одном и том же экзамене.

Когда меня потом позвали на истфак, я был вроде приглашённого преподавателя: вёл свой курс лекций и семинары. Читал три года на истфаке и юрфаке и с облегчением ушёл. Это явно не моё. Ещё меня поразили крохотные деньги, за которые в то время замечательные люди делали эту работу. Это было начало 2000-х. Деньги были настолько крохотными, что я с лёгкостью отказался получать зарплату. Получилось как бы принципиально.

Бухгалтерии университета это доставляло проблемы. Мой демарш постепенно выливался в протест. Но поскольку бухгалтерия из-за меня ставила на уши и ни в чём не виноватых администраторов факультета, я решил не досаждать людям по пустякам и после года проволочек согласился получать это государственное подаяние на сберкнижку.

Прораб партстроительства

— Чем закончилась история с подпольной организацией? Как ей удалось превратиться во вполне официальную партию?

— С конца 1988 года никакого серьёзного правоохранительного давления уже не было, за нами просто тихонько следили. Внедряли информаторов, некоторые из них потом сами открывались.
Настал момент, когда стало ясно, что среди нас назревает идеологический раскол, в результате которого социал-демократы отделились от коммунистов. В других регионах страны протекали сходные процессы.

Мы создали Социал-демократическое рабочее объединение — СДРО. Занимались демократической пропагандой, создавали политические клубы, издавали газету, участвовали в проведении нескольких забастовок на пермских предприятиях. В 1990-м состоялся учредительный съезд партии. Так как пермское СДРО было одной из наиболее известных и опытных групп, я вошёл в правление новоиспеченной партии. На одном из последующих съездов меня избрали заместителем председателя СДПР. Поскольку я не был заинтересован в пере­езде в столицу, то перед съездом поставил условие: отправляюсь в Москву на год, помогаю наладить оргработу и возвращаюсь домой. Так и получилось, но в промежутке еще пришлось побыть председателем партии: избранный председатель разочаровался в партийном строительстве и подал в отставку.

Главное, за что до сих пор не стыдно, — в начале 1993 года мы предложили основным демократическим партиям, включая «Демроссию», объединиться в коалицию и создать демократическую оппозицию власти Бориса Ельцина. Неолиберальный курс реформаторов явно нуждался в серьёзных левоцентристских правках, и нужно было что-то противопоставить набиравшей силу реваншистской оппозиции. Но коллеги нас не поддержали. А летом случился тот страшный кризис с расстрелом парламента.

Я к тому времени уже вернулся в Пермь, а моим товарищам-депутатам от партии пришлось встать на сторону парламента, хотя они и не были поклонниками Руцкого и Хасбулатова, не говоря уже о всяких макашовых, — они просто остались на стороне парламентской демократии и на стороне слабых. Вскоре, когда окончательно стало ясно, что идеологические партии в России не приживутся, я совсем отошел от политики.

Общественный темперамент

— Вы основали Пермский региональный правозащитный центр (ПРПЦ). Почему избрали именно это направление?

— К тому моменту я четко осознал, что являюсь человеком с общественным темпераментом. Чем мог заняться социал-демократ, уйдя из политики? Выбор был очевидным: профсоюзной либо правозащитной деятельностью.

В те времена одним из самых известных публичных политиков Пермской области был Виктор Похмелкин, мой одноклассник. Он и подал мне идею получить грант на создание правозащитной организации — в Россию как раз начали приходить западные благотворительные фонды, специализировавшиеся на защите прав человека. Я решил попробовать. Это был конец 1994 года.

— Какие именно права чаще всего приходилось защищать в девяностые годы?

— Сначала бесчисленные обманутые вкладчики, жертвы «пирамид». Затем маленькие пенсии, невыплаченные зарплаты, очереди на жильё, увольнения, жестокое обращение с заключёнными, беспризорники, никому не нужные бездомные выпускники детских домов и многое другое. Мы изначально понимали, что будем не столько правозащитной организацией, сколько бесплатной юридической консультацией для бедных. И тогда это было важнее.

С самого начала позиционировали себя как общественную контору. Мы не занимались «богоугодными» делами, а оказывали людям бесплатные профессиональные услуги, в первую очередь правовые. Ежегодно мы принимали до 3 тысяч человек, сотням реально помогали. Во второй половине 1990-х к нам обращались ещё и потому, что в стране практически отсутствовали полноценные органы социальной защиты, а ельцинская команда перед выборами 1996 года насочиняла кучу льгот и пособий, не обеспеченных бюджетом. Люди ринулись за всем этим, а в стране никого нет, кто мог бы помочь, только всякие правозащитники вроде нас. В Советском Союзе с соцзащитой всё было сложно, а новые структуры ещё не успели появиться.

— Как это — не было соцзащиты? А как же бесплатные санатории, помощь молодым семьям и всё то, о чём сегодня так любят вспоминать?

— Это иллюзия. Системы поддержки ветеранов, реабилитации и адаптации инвалидов не было как таковых. Многодетным семьям вместо пособий давали орден.

Было развито то, что сегодня называют программами корпоративной лояльности. Если ты был, к примеру, рабочим на большом заводе, то имел доступ ко многим благам. У крупных предприятий были свои санатории, поликлиники, система распределения импортных товаров. А если ты был художником, как мой отец, то извини...

Основы социальной защиты начали складываться только в середине 1990-х, и Пермский региональный правозащитный центр и Гражданская палата внесли в это свой вклад. Мы написали проект закона «Об основах социальной защиты населения в Пермской области». Законодательное собрание его приняло. Потом ещё были законы «Об уполномоченном по правам человека», «О социальном заказе», «О благотворительности», «О гражданском кон­троле». В начале 2000-х мы разработали и внедряли вместе с пермскими властями реформу сиротских учреждений.

— Что сегодня составляет главный предмет ваших хлопот?

— Главным образом — Открытый общественный офис. Этот проект реализуется четырьмя организациями: Гражданской палатой, фондом «Гражданское просвещение», Советом общественных юристов Перми и городским Обществом защиты прав потребителей.

В Открытом общественном офисе поддержку получают любые коллективные инициативы в защиту групповых или общественных интересов. Мы оказываем юридическую и медиа­поддержку, предоставляем помещение для проведения небольших семинаров и совещаний. Выделяем временные рабочие места, бесплатно предоставляем оргтехнику, тиражируем материалы. И многое другое. Вся помощь оказывается безвозмездно. Был бы результат…

Чтоб не пропасть поодиночке!

— С какими проблемами приходят чаще всего?

— Иногда с классическими правозащитными: свобода слова, собраний и тому подобные, проблемы с митингами. Но это всё-таки нечасто. Чаще в последние годы стали обращаться за помощью люди, которых государство преследует за перепосты, лайки, твиты в социальных сетях. Под антиэкстремистское законодательство сегодня может попасть даже самый безобидный человек. В основном же люди объединяются для получения разнообразных государственных преференций: пенсий, пособий, помощи многодетным семьям, инвалидам.

В последние лет пять выросло число обращений экологической направленности. Сегодня это одно из самых модных направлений общественной активности простого человека — многим хочется сегодня защитить сквер, газон, дерево около дома. Традиционно много обращений инициативных групп по всяким градозащитным проблемам: уплотнительная застройка, нет нормальных подъездных путей к новостройкам, нет социальной инфраструктуры, сносят гаражи. Часто люди объединяются для защиты придомовой территории или других общественных земель, на которые в Перми кто только не покушается. Ну и тотальное недоверие граждан к управляющим компаниям…

— Почему общественное движение, продвижение гражданских инициатив продолжает волновать вас на протяжении стольких лет?

— У меня есть теория, что в России потому «всё плохо», что у людей нет навыка коллективной защиты собственных интересов. Россия — страна отчаянных одиночек, которые совместно умеют только развлекаться и драться. Поэтому в России любая совместная деятельность в защиту жизненно важных общественных интересов — самоценна, достойна уважения, всяческого внимания и поддержки.
Я посвятил попыткам решать общественные проблемы почти сорок лет. Кое-что даже получалось. И если я могу кому-то помочь добиться результата в этой сфере, я буду этим заниматься. Наши люди должны отвыкать от одиночества перед обществом и властью.

Справка «Звезды»

Игорь Аверкиев родился в 1960 году в Перми в семье художника и бухгалтера. Окончил исторический факультет Пермского государственного университета в 1988 году. Окончил курсы промышленной социологии и конфликтологии в 1990 году. С 1983-го по 1994 год в промежутки, свободные от политической и общественной деятельности, работал монтером железнодорожных путей и кузнецом-штамповщиком. С 1987-го по 1991-й – заводским социологом. С 1984 года активно участвует в общественно-политической жизни региона. С 1987-го по 1992-й — председатель Пермского социал-демократического рабочего объединения и областной организации Социал-демократической партии России. В 1990–1992 годах — сопредседатель пермской «Демократической России». В 1992–1993 годах — заместитель председателя и председатель Социал-демократической партии России. В 1994-м инициировал создание Пермского регионального правозащитного центра (ПРПЦ). В 1996 году по его инициативе создается Пермская гражданская палата, председателем которой он и является по сей день. С 2002-го постепенно отходит от правозащитной деятельности и концентрируется на практиках «гражданского влияния» и «гражданской политики».

Текст: Нелли Кибишева
Фото: Владимир Бикмаев