ГРИН И КРЫМ
Крымский полуостров на восемь лет стал для Александра Грина местом отдохновения и вдохновения: здесь он написал свои лучшие произведения, обрел собственный дом и завершил земной путь.
КРЫМСКИЙ ИЗГНАННИК
Идея переселиться в Крым пришла в голову жене Грина Нине. Она решила увезти Александра Степановича из Ленинграда, где соблазны богемной жизни подстерегали его на каждом шагу. Грин не возражал.
Первый раз в Крыму он побывал еще 16-летним юношей в начале 1900-х как революционер, член боевой организации эсеров. Он сидел в тюрьмах Севастополя и Феодосии. В следующий раз он отправился в Крым практически в свадебное путешествие, получив гонорар за повесть «Блистающий мир» (12+), пригласил супругу в Ялту и Феодосию.
В 1924 году семья насовсем переехала в Феодосию и прожила там «четыре хороших, ласковых года». В тиши, покое, теплом климате и рядом с морем Грин буквально расцвел: один за другим выходят его романы «Золотая цепь», «Бегущая по волнам», «Дорога никуда» (все 12+), он написал здесь более сорока новелл.
Но вскоре источник постоянных доходов иссяк – под давлением идеологических установок издательства перестали печатать Грина. Он упорно судился с ними за нарушение контрактов, иногда даже выигрывал. Некоторую помощь ему продолжали оказывать друзья и коллеги по литературному цеху. В частности, редактор столичного журнала «Звезда» поэт Николай Тихонов попросил Александра Грина написать цикл автобиографических очерков. И хоть у Александра Степановича душа не лежала к такому виду творчества, из-за своего бедственного материального положения он согласился.
Человеческие отношения очень просты и тот, кто понял эту их ясность и простоту, никогда не будет насильником.
Александр Грин, 1913 г.
Вскоре на страницах журнала вышло хронологическое повествование о его жизни: «Бегство в Америку», «Охотник и матрос», «Баку», «Одесса». Позднее очерки были объединены в книгу «Автобиографическая повесть» (16+), которую опубликовало в 1932 году ленинградское издательство «Писатели», и это было последнее прижизненное издание автора.
Гринам оказалась не по карману жизнь в курортной Феодосии, и осенью 1930 года семья переехала в поселок Старый Крым. Сначала снимали квартиры, но в июне 1932 года Нина купила маленький домик в обмен на свои золотые часы – подарок мужа, сделанный в лучшие времена. Позже вдова Грина вспоминала: «А часики дали мне возможность сделать последний подарок Александру Степановичу – дать ему умереть в своем доме, о чем он так долго и бесплодно мечтал и чем так недолго наслаждался».
Дело в том, что писатель уже был тяжело болен. Он слег и мог только из раскрытого окна любоваться видом окрестных гор. Еще он подружился с ястребенком, о котором написал рассказ. Этот птенец, даже когда его отпускали, все равно возвращался к хозяину. Кровать с больным иногда выносили под любимое ореховое дерево. «Вот здесь-то я и допишу свою "Недотрогу"», – мечтал Александр Степанович.
Этот роман ему закончить не удалось. Он скончался 8 июля 1932 года. Перед смертью писатель исповедовался. Когда священник спросил умирающего, примирился ли он с врагами, тот ответил: «Батюшка, вы имеете в виду большевиков? Я к ним равнодушен».
НАПИСАНО В КРЫМУ
Первым произведением, созданным в Феодосии, стала новелла «Посидели на берегу» (12+). Грин наконец нашел свою форму – роман. В 1928 году он закончил «Бегущую по волнам» (12+). Современные критики отнесли бы книгу к жанру фэнтези. Поэтому совсем неудивительно признание от известного писателя-фантаста Кира Булычева: «Мне попалась книжка в голубой обложке, с парусником на ней. Называлась она «Бегущая по волнам». Я был потрясен этой книгой. Я и до сих пор потрясен этой книгой. Я ее читаю раз в год».
В 2013 году роман о Фрэзи Грант – морском призраке, спасительнице моряков и пострадавших от крушений, был включен в список 100 книг, рекомендованных школьникам для самостоятельного чтения. События культового романа происходят в вымышленных городах Лиссе и Гель-Гью. В центре сюжета молодой человек Томас Гарвей. Однажды Гарвей услышал произнесенную фразу: «бегущая по волнам». Вскоре узнал и городскую легенду о защитнице и спасительнице морских путешественников Фрези Грант.
В романе есть еще два женских образа. В одном из них, Биче Сениэль, угадываются черты первой жены Грина Веры: «Основная черта ее – непонимание требований моей души художника и человека и моего права иметь свои взгляды – является поэтическим и облагороженным свойством Веры Павловны», – признался позже Грин.
А во второй, очаровательной, наивной и незлобливой Дэзи – проглядывает его Нина, Нина Грин, скрасившая последние годы жизни писателя.
ИСТОРИЯ ОДНОГО ЯСТРЕБА (12+)
Фрагмент рассказа
Сейчас, когда я пишу это краткое повествование о детстве, возмужалости, путешествиях и несчастьях ястреба, названного мною Гуль-гуль (хоть привык кликать его сокращенным «Гуль»), этот самый Гуль сидит на моем правом плече и наблюдает движение руки по бумаге.
В конце июня 1929 года шел мимо галереи Айвазовского мальчик с большой корзиной. Из корзины несся отчаянный вопль: «Ке-ке-ке-ке!» – и что-то хлопало. Это был двухнедельный Гуль, выпавший из гнезда и живший теперь у подобравшего его мальчика.
Заинтересованный писком, я увидел нескладное пушистое существо, очень похожее на цыпленка, только с клювом такой формы, от которой цыпленку несдобровать. Ястребок был большеголов, дик и драчлив. Между прочим, Гуль всегда выказывал безумное мужество, не считаясь никогда с силами противника – человека, собаки, котенка.
Если враг, по его мнению, требовал острастки, Гуль яростно кидался на него, издавая свой боевой крик: «Ке-ке-ке-ке!» – и грозно махал крыльями. В мире животных меня более всего привлекают птицы. Как мысль человека, они свободны, потому что летают, где и когда хотят. У нас, людей, нет этого дара. Я могу часами наблюдать полет птиц, и, скажу откровенно, с завистью.
Так вот, я купил Гуля у мальчика за рубль, а донес свою покупку домой с трудом, потому что Гуль бился, царапался и кусался отчаянно. Я устроил ему жилище в ящике из-под фруктов, затянув открытую сторону ящика проволочной сеткой, а внутрь я поместил камень – будто скала! Еще поставил я жестянку с водой, набросал хлеба и натыкал разных веток, чтобы было зелено Гулю, каменисто, весело. Одним словом, я увлекся птицей. Даже в мыслях у меня не было, что ястреб сделается ручным. Я хотел вырастить его и отпустить.
Домашние прозвали меня «мамкой». Действительно, Гуль, завидя меня, тотчас подбегал к решетке, ожидая лакомого кусочка. Он вначале ел все: хлеб, яблоки, сыр, арбуз, – но раз отведав сырого мяса, ел вегетарианскую пищу только в случае крайней необходимости, когда был голоден...
К настоящему времени вкусы ястреба определились в таком виде: сырое мясо, сырое мясо превыше всего! Но, странно сказать, он полюбил также макароны. С макарониной в лапе, сидя на жердочке, Гуль напоминает старичка – ученого средних веков, вооруженного свитком своего реферата. Через восемь дней после того, как я купил ястреба, он начал привыкать к обстановке, дичился меньше, подрос; молодые перья хвоста и крыльев ощутительно выровнялись. Все еще хотелось ему кусаться: поднося мясо к решетке, я нередко получал удар в палец. Гуль вырывал мясо из рук и пожирал его с причмокиванием: «Цвик-цвик!»
Мы с женой уехали в Старый Крым, откуда я вернулся через две недели. В ящике на камне сидел блиставший красотой первого полного оперения молодой ястреб. Он не сразу узнал меня, всматривался долго, с сомнением, наконец признал, выразил это так: когда я открыл проволочную загородку, Гуль смело сел мне на рукав.
И тотчас укусил, как только я захотел погладить его.
Выпущенный мною из ящика, он, беззастенчиво шляясь по всем комнатам, не давался в руки и оставлял знаки своего пребывания на мебели.
Я начал ловить Гуля: он отлетел, побежал по полу, долго пятился задом и лишь после долгих упрашиваний сел на рукав.
Так как Нина Николаевна разрешила мне выпустить ястреба без нее, то вечером того же дня я не без волнения посадил Гуля на руку, досыта покормил его и вынес во двор.
– Гуль, – сказал я, – это свобода, понимаешь? Свобода! Это твоя жизнь!
Каюсь, я поцеловал его в спинку, но так быстро, что он не успел куснуть. Волнение, боязнь неведомого и голос инстинкта светились в умных серых глазах птицы. Он весь дрожал, взглядывал на деревья, небо, крышу, но не слетал с руки. Я тронул его за хвост. Гуль перелетел на ветку уксусного дерева и вдруг детским движением бросился мне на грудь.
Прослезившись, я унес Гуля в комнаты, где некоторое время ходил с ним, сидящим на рукаве, не зная, что делать. Окна были раскрыты. Я поднес Гуля к окну и отпустил его. Гуль тотчас слетел на подоконник, с подоконника на мостовую, оглянулся, повернулся и решительно влетел в комнату, сев мне на голову.
При таких обстоятельствах лишь жестокое сердце решилось бы насильно гнать птицу. Обласканный безмерно мясом и словами Гуль переночевал в ящике, а утром я посадил его в клетку, оставшуюся у меня от выпущенных на полю чижей, и повез на автомобиле в Старый Крым. Клетка была обвязана платком. Трясло, но Гуль сидел смирно, прижавшись к прутьям. Взглядывая сверху сквозь складки платка, я встречал изумленный взгляд птицы. Ни одного крика. Несколько ошеломленный ездой, Гуль прибыл к нетерпеливо ожидавшей его Нине Николаевне (по телефону я сказал, что Гуль едет). Тотчас мы выпустили его, и на этот раз дело пошло удачнее: едва я открыл дверцу, как ястреб выскочил на порог клетки, помедлил одно мгновение и плавно перелетел на горизонтальный сук орехового дерева. Он переживал очарование, понятное даже нам, людям: сад, горный воздух, горы вдали, небо и уверенность в крыльях. Осмотревшись, Гуль взмахнул крыльями и описал над садом три круга.
Некоторое время ястреба не было видно за вершинами тополей. Когда он вновь показался, осмотр, надо думать, был кончен, так как Гуль резко пошел вверх; он уменьшался, исчезал, стал, наконец, едва заметной точкой вверху. Закинув голову, с завистью смотрел я, как он летит там, где плавали и другие точки. Вдруг точка – Гуль – начала падать почти отвесной линией, закатилась куда-то между городом и горой Аргамыш и исчезла. Начал Гуль сразу охотиться или не стерпел разреженного воздуха по непривычке к высоте, я не знаю, он мне никогда о том не сказал.
– Вот и улетел наш Гуль, – оказала Нина Николаевна, растроганная зрелищем. – Ну, вот... Ну и пусть он живет свободно.
Александр Грин, 1930 г.
Живое наследие Грина
С РАЗНИЦЕЙ В 40 ЛЕТ
Первая экранизация романа «Бегущая по волнам», появилась в 1967 году. Этот черно-белый советско-болгарский фильм снял режиссер Павел Любимов, известный по фильмам «Женщины» (16+) и «Школьный вальс» (12+). Автором сценария был знаменитый бард и драматург Александр Галич, вскоре покинувший СССР, из-за чего фильм был положен на полку. Превосходный актерский ансамбль – Маргарита Терехова, Ролан Быков, Наталия Богунова, Олег Жаков – создал невероятно живые экспрессивные образы загадочных героев романа Грина. Через 40 лет, в 2007 году, появилась еще одна экранизация «Бегущей по волнам» режиссера Валерия Пендраковского, это совместное производство России и Украины. Сюжет фильма собрал несколько мотивов книг Александра Грина. Роли исполнили Алексей Петренко, Михаил Горевой, Игорь Яцко. Критика нашла, что главное достоинство фильма – песни. Их исполнили в том числе певица Максим, Сергей Мазаев, Ани Лорак, Маршал и группы «Кипелов», «Кукрыниксы» и «Непара».
